18 мая 1937 г.
Я была комсомолкой, как и все сотрудники молодого возраста. Комсомольская "работа" заключалась в очень частых, иногда почти ежедневных комсомольских собраниях. Начинались они после трудового дня и длились до 1-2-х часов ночи. Проводил их партсекретарь станции, некто Ратушный. Имя забыла. Семейный, но еще молодой человек. Тема этих собраний и ночных бдений была одна: политическая обстановка в стране. Вокруг были "вороги" (враги), они повсюду - и в центре, и на местах. И наша задача - "выкрывать" (выявлять) их. Каждый комсомолец должен быть бдительным и выявить хотя бы одного "ворога". А мы "втратили пильнiсть" (потеряли бдительность). Меня заставили что-то сказать, выразить свое возмущение на специальном собрании по поводу каких-то выявленных врагов в Москве. Совершенно не помню, что это было за дело, но я возмущенным голосом что-то всё же сказала в их осуждение.Кроме того, не пользовалась симпатией моя начальница, микробиолог Христина Гавриловна Зиновьева. Я с первого дня попала к ней в лаборанты, и работа у нее мне нравилась. Она разводила культуру азотобактера в торфе и вносила этот бактерин под картофель. Ставили опыты в лаборатории и в поле. И вот нет ли у нее "шкiдництва" (вредительства) в этой работе - это должна была выявить я. Думаю, что ничего общего с тем Зиновьевым она не имела. Но так как по характеру она была женщина довольно "колючая", ее не любили, и на меня нажимали, чтобы "выявить".
В конце концов, мне пришлось уйти от нее, попроситься в агрохимию. Там я не была одна тет-а-тет с Зиновьевой в отдельной комнате, и то "задание" от меня отпало. В агрохимии работало несколько человек в общей большой комнате. Жена зава была на станции комсоргом, муж ее, Рыбак, заведовал лабораторией. С "врагами" там было спокойнее. Зиновьева же расценила мой, как ей показалось, беспричинный уход как предательство. Очень рассердилась, обиделась, что вполне естественно. Оправдываться перед нею, сказать правду я не могла. Но и сейчас считаю это своим грехом.
Но вскоре деятельность Ратушного всё же увенчалась успехом - была найдена другая жертва. На станции уже много лет работал селекционер по картофелю Мариан Францевич Островский. Работал успешно. У него были сорта, которые проходили сортоиспытания, и что-то было уже районировано. Человек лет 50-ти, приятный, симпатичный "старик" (так мне тогда казалось), недавно овдовевший. С ним работала фитопатолог Мария Павловна (фамилию не помню), одинокая, скромная, очень приятная, тоже уже немолодая женщина. Они были дружны. И я часто в окно лаборатории видела, как они ходят по своему участку, вероятно, оценивая сорта, беседуя. Участок был вблизи леса, на фоне его их фигуры в осеннем тумане смотрелись как-то очень трогательно, романтично. Двигались они неспешно и о чем-то спокойно рассуждали. И чувствовалась между ними какая-то взаимная симпатия, дружба, что вызывало у меня даже восхищение.
Но гром грянул на очередных комсомольских собраниях. Одна из его лаборанток, кстати, красивая молодая жена главного комсомольского вождя Матушинского, сделала заявление: Мариан Францевич ссыпал какие-то ящики с сортовыми клубнями вместе. Т.е. обезличил их. Это явное "вредительство", обычная браковка. После этого заявления лаборантки очень скоро, может быть, даже через день, пришла весть - Мариана Францевича арестовали. Энкаведешники из Малина (райцентр Житомирской обл.) увели его. Позднее, уже в Житомире, я встретила Марию Павловну. Она ходила по тем же, уже ставшим и мне знакомым местам, пыталась найти его, организовать передачу. Жить ей было негде, и я пригласила ее к себе. Сколько-то времени она жила у нас, приходила вечером усталая, бледная, спала на диване. Удивительно милый интеллигентный человек, всё принимала с невозмутимым спокойствием и терпением. Но искала, надеялась... Умела пребывать в доме, не внося суеты, беспокойства. Отметила я тогда это для себя на будущее.
Прошло много лет. В Молдавии ко мне обратился Немчин - сотрудник селекционер по картофелю с Тираспольской опытной станции. Он собирал подписи и средства, чтобы помочь Мариану Францевичу Островскому, который вернулся из лагеря и ссылки. А его сорта проходили тем временем испытания и заняли первые места. Надо ему помочь просьбой присвоить степень без защиты - это ему помогло бы материально. Мария Павловна тоже жива, и она с ним. В какой форме была эта помощь, уже не помню - то ли подписной лист, то ли деньги. Но помню, что на меня это произвело сильное впечатление. Хотелось узнать, как, каким образом ему удалось выжить. Ведь жертвы 37-го года не возвращались. А писать, спрашивать у них было в то время неудобно. Общих знакомых никого уже не было. И, кроме всего, владел нами страх взаимный, было недоверие. Возвращавшиеся ничего не рассказывали, как известно. Хотелось бы знать, какова их дальнейшая судьба.
Комментариев нет:
Отправить комментарий