Поздней осенью кое-где на огородах оставались кочерыжки от снятых головок капусты. На них иногда можно было обнаружить и остатки нижних листьев. Да и сами кочерыжки, уже без листьев, представляли собою еду. Некоторые люди обратили на них внимание, стали собирать, и их становилось всё меньше и меньше, и можно было выковыривать лишь втоптанные, вмерзшие в землю обломки. Я их собирала, когда оказывалась где-то в поле по возвращении с работ (продолжали копать рвы и дзоты). Мама с Ритой, а также Тоня Кустушина решили поехать специально за этими листьями. Уехали утром на барже, которая шла вверх по течению Невы, далеко за город. Запомнились названия: Щемиловка, Володарское, какие-то мосты через Неву совсем за городскими постройками. Вернулись в темноте очень замерзшие, с красно-синими руками, но с полными мешками капустных листьев, замороженных, пересыпанных снегом. Это был уже ноябрь, и к вечеру сильно подмораживало.
Дома, когда немного отошли, сразу же принялись листья мыть и резать. Кто-то в общежитии пожертвовал кадушку, и мама все эти листья сложила в нее плотно, посолила, и они быстро заквасились. Было это, по-видимому, в конце октября, а не в ноябре, т.к. помню, что в ноябрьские праздники забегал Карим (Мынбаев), и мама его угощала этой капустой.
Листья эти продержались у нас до самого отъезда - до половины января 1942 года. При этом у нас ведь была еще и картошка, которую мы заработали в Озерках. Ездили копать ее за десятую часть - два или три дня подряд, втроем. Трудно было этот заработок доставлять домой вечером, когда была уже тревога, и передвигаться, да еще с грузом за плечами, было опасно. Но, в конце концов, попадали домой с постоянными отсидками где-то в чужих подвалах на обратном пути.
Эта картошка (тратили мы ее очень экономно) и капуста продержались у нас до дня отъезда - 17 января, когда мы попали в вагон на Финляндском вокзале и двинулись к берегу Ладоги, к началу "Дороги жизни". К этому времени все запасы у нас закончились. Были сварены последние картофелины и доедены капустные листья.
Много лет спустя, я, глядя на убранные осенью огороды и на массу оставленных темно-зеленых плотных нижних капустных листьев, хочу их все подобрать, собрать и спеть им хвалу и благодарность. Они спасали жизни не только наши, но, наверное, и еще многим тем, кто не пренебрег этим роскошным даром природы. Запомнились эти листья еще и потому, что это был уже последний дар природы, последний шанс на спасение от голода. К картофелю мы отнеслись более спокойно, т.к. убирали его еще до заморозков, загодя, по-видимому, в октябре, в солнечные и теплые еще дни. Убирали чистеньким, отбирали крупные, неиспорченные клубни, сушили на ветру и ссыпали в мешки.
Разрывы снарядов, которые до нас долетали, как-то уже не очень пугали. Мы были поглощены работой. Надо было набрать 10 мешков, десятый был наш. Нужно сказать, что у нас ведь был еще и опыт пережитого в 1933 году на Украине голода, была сноровка и опыт, как поступать в таких ситуациях. А ведь тогда поехали собирать картофель далеко не все сотрудники института. Многие пренебрегли этой возможностью. И это было очень жаль. Нас же организовывала наша мама, она всё твердила нам - не теряйте связи с землею - ни при каких обстоятельствах! У нее в памяти было всё, что мы видели и пережили на Украине в 1933 году.
Дома, когда немного отошли, сразу же принялись листья мыть и резать. Кто-то в общежитии пожертвовал кадушку, и мама все эти листья сложила в нее плотно, посолила, и они быстро заквасились. Было это, по-видимому, в конце октября, а не в ноябре, т.к. помню, что в ноябрьские праздники забегал Карим (Мынбаев), и мама его угощала этой капустой.
Листья эти продержались у нас до самого отъезда - до половины января 1942 года. При этом у нас ведь была еще и картошка, которую мы заработали в Озерках. Ездили копать ее за десятую часть - два или три дня подряд, втроем. Трудно было этот заработок доставлять домой вечером, когда была уже тревога, и передвигаться, да еще с грузом за плечами, было опасно. Но, в конце концов, попадали домой с постоянными отсидками где-то в чужих подвалах на обратном пути.
Эта картошка (тратили мы ее очень экономно) и капуста продержались у нас до дня отъезда - 17 января, когда мы попали в вагон на Финляндском вокзале и двинулись к берегу Ладоги, к началу "Дороги жизни". К этому времени все запасы у нас закончились. Были сварены последние картофелины и доедены капустные листья.
Много лет спустя, я, глядя на убранные осенью огороды и на массу оставленных темно-зеленых плотных нижних капустных листьев, хочу их все подобрать, собрать и спеть им хвалу и благодарность. Они спасали жизни не только наши, но, наверное, и еще многим тем, кто не пренебрег этим роскошным даром природы. Запомнились эти листья еще и потому, что это был уже последний дар природы, последний шанс на спасение от голода. К картофелю мы отнеслись более спокойно, т.к. убирали его еще до заморозков, загодя, по-видимому, в октябре, в солнечные и теплые еще дни. Убирали чистеньким, отбирали крупные, неиспорченные клубни, сушили на ветру и ссыпали в мешки.
Разрывы снарядов, которые до нас долетали, как-то уже не очень пугали. Мы были поглощены работой. Надо было набрать 10 мешков, десятый был наш. Нужно сказать, что у нас ведь был еще и опыт пережитого в 1933 году на Украине голода, была сноровка и опыт, как поступать в таких ситуациях. А ведь тогда поехали собирать картофель далеко не все сотрудники института. Многие пренебрегли этой возможностью. И это было очень жаль. Нас же организовывала наша мама, она всё твердила нам - не теряйте связи с землею - ни при каких обстоятельствах! У нее в памяти было всё, что мы видели и пережили на Украине в 1933 году.
Из писем Зои:
3 мая 1995 г.:
"Смотрю документальные фильмы о войне. И больше всего показывают, как наши солдаты стремились в Берлин, много говорят о гибели фюрера и как тонули английские моряки в Ла-Манше. Но ведь мы помним всё с самого начала - взбудораженный, как улей, Ленинград, выступления наших вождей и дикие угрозы фюрера, бомбежки. Зачем всё это было? А мы были в таком возрасте, что хотелось гулять, смотреть на прекрасный тогда город, белые ночи. И всё же и в страшное время мы были вместе, и мама была с нами. Так кто-то распорядился, наверное, на небесах".
25 мая 1995 года.:
"Смотрю документальные фильмы о войне. И больше всего показывают, как наши солдаты стремились в Берлин, много говорят о гибели фюрера и как тонули английские моряки в Ла-Манше. Но ведь мы помним всё с самого начала - взбудораженный, как улей, Ленинград, выступления наших вождей и дикие угрозы фюрера, бомбежки. Зачем всё это было? А мы были в таком возрасте, что хотелось гулять, смотреть на прекрасный тогда город, белые ночи. И всё же и в страшное время мы были вместе, и мама была с нами. Так кто-то распорядился, наверное, на небесах".
25 мая 1995 года.:
Особенно холодным (в Ленинграде) был всегда май. Всегда дули северные ветры. Помню, что в 41 г. первый теплый день был 22-го июня. Большую часть времени там приходилось быть в ожидании тепла. Но зато как красиво светилось небо, когда его не застилали облака. Этот особый серебристо-зеленоватый свет скрашивал жизнь. А еще запах распускающейся лиственницы.
10 марта 1998 г.:
А ведь здесь (на окраине Ленинграда) я копала окопы в 1941 г. осенью. Отдыхала на бровке вынутой земли. Из носа постоянно бежала кровь, и мои коллеги сочувственно ахали - "бедная девочка, такая слабенькая".
А ведь здесь (на окраине Ленинграда) я копала окопы в 1941 г. осенью. Отдыхала на бровке вынутой земли. Из носа постоянно бежала кровь, и мои коллеги сочувственно ахали - "бедная девочка, такая слабенькая".
Комментариев нет:
Отправить комментарий