четверг, 3 января 2008 г.

Жизнь в Пушкине. Появление племянника.

Вировский особняк, "Главное здание".
Но возвратилась в ту же обстановку и в то же настроение. Добавилось: ужасное ОРЗ. Насморк заливал, болела голова. В конце июля пришла телеграмма из Житомира: "Встречай 29 июля, мама, Рита, Ёржик". К счастью, Т.Я.Зарубайло устроил мне комнату в княжеском особняке ("Главном здании" ВИРа в Пушкине) на втором этаже. Пустили воду в кранах, сделали электричество, и у меня появилась плитка. Можно было уже жить. Только отопление не было еще отремонтировано. Приближение осени и зимы пугало. Кроме нас, в доме никто не жил. Днем работали сотрудники в своих лабораториях (анатомия, иммунитет, генетика). По вечерам в вестибюле (красивом, пахнувшем ореховым деревом) молодежь устраивала танцы под патефон, да Жорик иногда оглашал здание своим криком.


Среди зимы, в школьные каникулы, к нам приезжала мама из Житомира. Помню, как она возилась, нянчилась с Жориком. Ему было уже около полугода. Из каких-то старых наших одёжек (моя юбка) мама сшила ему хорошенькое пальтишко, где-то купили меховой черный капор, а я связала яркий разноцветный шарфик. Вид у него получился очень нарядный, привлекательный. Купили (или заказали) ему санки и гуляли по морозному, заснеженному Пушкину. Иногда я носила его на руках. Ну а Рита? Поступила в Технологический институт, что близко от Витебского вокзала. И ездила каждый день на занятия, иногда возвращалась поздно. На дневные часы Жорику нашли няню. Сначала приходила такая милая интеллигентная старушка Елена, они жили вдвоем с дедушкой напротив Московских ворот. Позже начала приходить тетя Нюша, тоже старушка, жившая на Московском шоссе. А бабушку и дедушку собес устроил куда-то в другое место, в дом престарелых.

Комната, в которой тогда жили, снимок 2007 г.
Обстановка в нашей комнате - кровати железные, простые, их нам кто-то дал. Видимо, они были в запасе у коменданта. Ведь над конюшней было общежитие для рабочих. Матрацы набили соломой. Остальная мебель была из дворца великого князя. В саду, в кустах, обнаружили поломанную мебель: из ее кусков мы сложили стол, подобие полок и шкафчика, а вместо стульев втащили железную садовую скамейку. Даже появился кусок настоящего хорошего зеркала. Его тоже водрузили на подставку. Получилось что-то похожее на трюмо. Самой же главной была проблема - затопят или не затопят?


Знакомые люди нам помогали. Кто-то соорудил электрообогреватель - спираль была намотана на асбестовую трубу, и это мы включали. Но однажды вечером возвращаемся откуда-то всей компанией - я, Рита, на руках Жорик, и видим, что из труб прямыми столбами поднимается дым. В вечернем морозном воздухе он так приятно смотрелся! Затопили! А было уже морозно, начиналась зима. Рита была тогда невероятно тоненькой, худенькой, уходила на занятия рано утром (убегала!), а предметы были такие трудные, мне совсем не понятные. Но она настойчиво усваивала их. А Жорика кормили козьим молоком и кашками. Люди простые, вернувшись из беженцев или эвакуации, тут же обзаводились коровами, козами, курами, и нам охотно продавали молоко, яички. Мы могли кормить Жорика как положено.


Но... беда нас настигла. Были какие-то неполадки с водопроводом. Ведь раньше в Царском Селе был знаменитый водовод от Таицких ключей с очень чистой водой. Война всё порушила. Случалось, что воды в водопроводе не было и люди ходили брать воду из проруби на Колонистском пруду. Принесла оттуда воду и тетя Нюша, чтобы купать вечером Жорика. Но воду мы, видимо, не прокипятили, а он имел привычку хватать воду ртом и глотать ее во время купания. (Что было в этом пруде, мы узнали уже много позже, когда его чистили и спускали воду. Война оставила свои следы - в нем была всякая нечисть, страшно и вспомнить.) В общем, в марте или в начале апреля Жорик заболел. Позже, уже в больнице, было выяснено, что у него была дизентерия и паратиф. Сначала мы пытались лечить его дома, но ничего не помогало. Ему становилось всё хуже. Пришла врач Красочкина Татьяна Петровна, очень милая и симпатичная, и велела немедленно отправлять его в больницу.


Ему было около 10 месяцев, он еще не говорил и не ходил, а лишь беспомощно стоял в кроватке, держась за перила. Утром мы собрались. Я несла его уже лежащего и ослабевшего на правой руку, а Рита из ложечки капала ему в сухой ротик сладкую водичку. Больница была далеко, в конце Петроградского проспекта (на Петроградской стороне), им.Филатова. Пришли в бокс, там его осмотрели и направили в палату. Но он вдруг встрепенулся и ни за что не хотел с нами расставаться. Ухватился за мою шею и очень плакал. С трудом оторвали и унесли от нас. На следующий день Рита поехала узнавать: ее пустили в палату. Состояние было тяжелое, и ей разрешили приходить в палату каждый день. Он был в комнате один, совсем беспомощный. В какой-то день под видом мамы попала к нему и я. Он изменился, побледнел, стоял в кроватке и начал очень плакать. Видимо, ему было страшно одному. Мы попросили врача разрешить, чтобы его няня жила с ним в его палате. И мы у него поселили тетю Нюшу. Стало спокойнее. Но болезнь не отступала, ему делали бесконечно какие-то уколы, а инфекция все равно сидела в нем. Приносили ему апельсины, выдавливали и давали сок.


Помню, что покупала: один апельсин на рынке стоил 10 рублей (на Измайловском), по тем временам это были большие деньги. Сколько он пробыл в больнице - уже не помню. Но месяц или два. В конце концов, велели его забрать домой, т.к. "больница уже ничего не может ему дать". Рита привезла его, а я встречала в Пушкине на вокзале. Он был как маленький старичок - почерневший, сморщенный и голову не держал. Вечером пригласили врача домой – Екатерину Ильиничну Мунвез, [врач, специалист по детским болезням]. Заведовала детским санаторием, что с нами рядом. Сказала, что такого ребенка "надо держать под стеклянным колпаком". Очень осторожно, но хорошо кормить и чтобы был как можно больше на воздухе. Уже стало тепло, распускались деревья и кусты в парке вокруг дома (дворца), и мы коляску ставили в кустах с молодыми листьями. И он моментально засыпал на воздухе. Кормили: всё молочное и овощное, протертое. Начал он понемногу выздоравливать. Но среди ночи просыпался и плакал. Опять приходила Е.И.Мунвез. Сказала, что ребенок плачет от голода. Растирайте желток с сахаром и давайте ночью, когда начинает плакать. Так мы и начали делать, и он стал спокойнее, перестал плакать по ночам. Так помню эти бессонные белые ночи. Позже началось еще осложнение - после уколов начали появляться нарывы, поднялась температура. Врач велела нести в больницу и разрезать эти нарывы. Понесла его я, разрезали главные, большие, где скопился гной. После этой операции стало легче. Температура упала, и он начал спать спокойно. Так прошла в борьбе с болезнью вся весна и почти всё лето. К осени он начал округляться, ходить. Стал живым и подвижным. В общем, выходил из такого страшного состояния.


Жорику два года. 1948 г.
К нам приехала мама. Она уволилась в Житомире и поступила на работу в школу №409 в Пушкине. Сразу же ее очень нагрузили - методический кабинет, инспектор школ и, конечно же, преподавание русского языка (бесконечные тетради). Приходила всегда поздно, усталая, но Жорик ее ждал и приветствовал с балкона в холле - "баба!" А мама всегда ему что-то приносила. Покупала какие-то булочки, пряники. И для нее маленький внучек был радостью. Усталость проходила. Жили мы всю зиму и следующее лето 48-го года всё в той же комнате во дворце. Все в одной комнате. Бедная мама не имела своего стола, удобной кровати, но мирилась со всем, чтобы быть вместе. В свободные часы - а они бывали у нее не часто - гуляла или сидела с Жориком в парке. Благо вокруг было красиво, много зелени, на берегу пруда. Бывшая княжеская усадьба, домик-особняк, был подарен великому князю английской королевой (привезен из Англии, вплоть до гвоздей и дверных ручек). И хотя во время войны очень пострадал, но всё же был красив. Внутри, в холле, сохранялся запах орехового дерева, дуба, несмотря ни на что его благородная отделка все же сохранялась и отличала его от наших деревянных домов. Хотя и среди последних были красивые особняки. В холле по вечерам собиралась молодежь (больше рабочие), танцевали и пели. Запомнилась песня: "спит городок после тревог..."

Наш дом на Московском шоссе.
Осенью 48-го года, как будто в начале сентября, мне дали комнату в отремонтированном доме (Московское шоссе, №29, впоследствии №33), на первом этаже, окнами на северную сторону, холодную. Но мы были рады. Разместились как-то.

Комментариев нет: