И тут как раз Карим (Мынбаев) предложил ехать в Алма-Ату - проводить там посевы кок-сагыза. Я с радостью согласилась. Уже не помню, почему мама с Ритой не могли сразу со мной уехать, им нужны были какие-то документы, разрешения из Москвы, они же не были сотрудниками ВИРа. Пришлось расстаться на какое-то время. Они остались в СИБНИИЗХОЗе и ходили там помогать в какие-то лаборатории. Ехали мы по Турксибу: сначала Новосибирск, затем Семипалатинск и, наконец, попали в Алма-Ату. Поразил меня сразу же и очаровал этот город. Он на склоне, горы со снежными вершинами стояли стеной сплошной впереди. Было тепло, начинали распускаться почки на деревьях. Всё это показалось мне сказочным раем. Жила сначала у Мынбаевых. У них была просторная квартира с балконом, видом на горы, и готовился нормальный человеческий обед. Что было весьма странно и непривычно. На улицах по вечерам свет, много приличной, "нормальной" публики. На рынках продавались яблоки, разные изделия из муки совсем свободно, творог, молоко, мясо. Не верилось в такое чудо. Через несколько дней мы отправились на селекционную станцию
Вид гор Алатау.
Селекционная станция в 25 км от города, в сторону степи. Это каскеленский район. Городок Каскелен - у подножья гор, стена снежных гор - цепь Заилийского Ала-Тау - была видна лишь немного дальше от нашего жилья. Вначале он поселил меня у своей подруги, соученице по аспирантуре, звали ее Женя (Женюра). У нее была отдельная квартира, две комнаты и кухня и разные хозяйственные постройки. Время двигалось к весне, и мне надо было готовиться к посеву (стратифицировать семена). Участок мой был далеко от дома, километра два, и я всё еще уставала от ходьбы к нему. Ноги были всё еще послеблокадными, как будто к ним были привязаны мешки с песком. Болело сердце от далекой и даже сравнительно недалекой ходьбы. Климат: континентальный, т.е. ночи очень холодные, а днем становилось непомерно жарко.
До станции было 18 км. Много раз я потом ходила туда пешком. Дорога была пустынная, но гладкая. Изредка обгоняли казахи или казашки верхом на лошадке, а чаще трусили на ослике. Всегда приветствовали, никакого хулиганства и страха брести по такой пустынной и одинокой дороге не было. А ходить приходилось, вначале на базар, который был в центре Каскелена, по утрам. На нем можно было купить муку, обычную и кукурузную, что-то сугубо казахское из творога. И это нас спасало от голода. Нам отмерили огород - большой, соток 20, наверное, что было по силам обработать.
В один из приездов в Алма-Ату там меня ждали мама и Рита - им достали в Омске нужные бумаги, и они отправились ко мне. Вернее, ждали меня в Алма-Ате у Мили (Милицы Мынбаевой). Это уже была просто сказка, не верилось, что мы живы и опять вместе. В цветущем мае в городе-сказке мы вновь втроем. Мама получает работу.
Помню, что вечером пошли по городу. Начинали цвести сады и журчали арыки - ручьи по всем улицам, которые тянулись с гор вниз, в сторону степи. Обсажены улицы были тополями - стройными, с листьями с белой подкладкой (наверное, это был тополь туркестанский). Стволы были тоже светлые или светло-зеленые. На улицах был свет и много приезжей публики (москвичи, в основном). Потом узнала, что здесь обосновались многие артисты кино и театра, среди них много известных фамилий. Но нас ничто тогда не интересовало. Надо было окрепнуть, выжить и справляться с работой.
Со временем маме предложили школу, местную семилетку без окон и дверей и без единой целой парты. Но и квартиру. Это была одна комната с плитою внутри, относительно просторная, с большим двойным окном. И, конечно же, огород. Он был недалеко от дома и большой, его надо было засеять. Кто-то дал семян, что-то было у мамы припасено из Омска, что-то где-то она выменяла за какие-то одёжки. Засеяли, и его надо было поливать. Дождей там в течение лето не было совсем, и для того, чтобы был урожай, надо было поливать самое меньшее дважды за сезон. А полив был из арыков, т.е. водой ледниковой, которая шла с гор. Эту специальность "мираба" я быстро освоила. Но вся беда была в том, что воду давали на личные огороды только ночью. Днем поливались селекционные поля - "эпиша" - пшеницы, ячменя, неокторых бобовых. Ведь это была селекционная станция да еще в военное время, и план у нее был большой, и он был во главе всей жизни станции. Все жители поселка имели и свои личные огороды, и беспрерывно шла борьба за поливную воду по ночам.
Арык
Хозяева огородов прятались в кукрузе и норовили отвернуть арык в свои грядки. А полив заключался в том, что воду надо было напуском по мелким бороздкам заводить на свои участки и ждать, пока земля (лёс) не пропитается на глубину до подпочвы, т.е. до тех пор, пока ноги не шли глубже. Это было лишь ночью, и вода была ледяная. Никаких сапог резиновых не было у нас и в помине. Весь полив делали босиком, и погружались в лёс выше колен. И так в течение всей ночи. Когда всходило солнце, выбирались из этого холодного киселя, уже совсем без сил, и кто-то должан был подать руку, чтобы выбраться на твердую бровку. Мама к этому времени что-то приносила горячее, чаще всего кукурузную кашу и в ней немножко молока или картошку. Затем такой залитый огород оставляли на неделю или две протряхнуть и лишь после этого рыхлили его кетменём. Влага держалась почти месяц, и всё росло быстро. Два-три таких полива обеспечивали урожай.
Однажды объявили, что дадут воду на огороды. Мы вдвоем с практиканткой Ниной настроились на всю ночь (наши огороды были рядом). Сидим на сухой борвке арыка, воды в нем нет и не слышно, чтобы она где-то бежала. Пошли искать вверх, где-то выше воду перекрыли. Нашли, но довольно далеко, несколько километров от нашего огорода. Сломали перемычку, пустили воду к себе. Но она идет ведь гораздо медленнее нас, придется долго ждать, пока дотянется струйка до огорода. А время уже два часа ночи, спать очень хочется. Холодно. Я сбегала домой за одеялом. Постелили его на дно арыка, одну половину вниз, а другой укрылись. Легли ногами в сторону прихода воды. И сразу же уснули, как провалились. Земля теплая, прогретая за день, звенят сверчки. Часа через два вдруг Нина закричала: мы же в воде лежим!
Зато как пышно всё росло на огороде после поливов! Столько появилось всего своего: овощей, кукурузы, картофеля! Мы начали отходить и поправляться после блокадного Ленинграда, но чувство смерти внутри меня всё еще сохранялось в это лето. Ноги были слабые, это особенно чувствовалось, когда шла утром на свой участок, и в груди, возле сердца, было ощущение, что вот-вот оно оторвется.
Летние месяцы - июль, август, были совсем без дождей. Бывало, периодически находили тучи, сгущались, стягивались - вот-вот пойдет дождь. Но вдруг поднимался ветер, сильный и с пылью, и дождевые облака утягивались в горы. После пыльной бури трудно было дышать. В комнате всё покрывалось слоем пыли, она набивалась в шкафы, в одежду, а у нас - в тетради и книги, так что нужно было их потом отряхивать, каждую страницу.
Рабочий день на селекционной станции начинался с рассветом. Летом звонок первый был в 4 утра, а второй - начало работы - в 5. Перерыв днем, в самую жару, на три часа, с 12 до 3-х. Конец работы в 10 вечера, получалось что-то около 16 часов работы. Непривычные страдали, особенно Рита. Но вставала и шла.
Повсюду в сухих травах и бурьянах водились змеи. Их было несколько видов. Когда идешь по тропинке в такую погоду, они лежали свернувшись на дорожках, грелись на солнце. Услышав приближающиеся шаги, шмыгали в бурьян, удирали. Только слышался шелест сухой травы. Когда же поднимался ветер перед грозой, то их крутило в воздухе вместе с пылью. Запомнилась картинка - идем, а впереди в туче пыли вьется длинная черная змея. Но случаев нападения с их стороны я не помню. Они все же избегали человека.
Осенью мы убирали свою картошку, кукурузу, маис, нут, море чудесных помидоров, головки капусты, бахчу (особенно замечательные были у нас дыни). А помидоры мы разрезали и раскладывали на крыше. Они там быстро высыхали и зимою годились для борща. Часть кукурузы мама выменивала у казахов на молоко или немножко баранины. Пришлось вырыть под полом той же комнаты подвал и там держать всё это богатство овощей. Да, еще были у нас тыквы и горох. Это всё уже в первый сезон, т.е. осенью 42 года, после блокадного Ленинграда. Интересно, что местные люди - казахи, совсем огородами не занимались. Их жилища - глиняные мазанки, были окружены кураями, т.е. сухими бурьянами, которые они использовали как топливо. Кроме того, топили они сухим навозом - кизяком. Его тщательно собирали и сушили на солнышке, часто использовали и для строительного материала - самана. Т.е. смешивали с лёсом, соломой, бурьяном, сушили на солнце всё лето, и это был основной стройматериал. Дома и ограды строились из самана, а также высокие ограды (дувалы) из такого "кирпича".
А что же делали мы? Чем отапливали свою комнату? Отапливали кураем, сухим бурьяном. С начала осени, зимы его можно было собирать вблизи дома. Вокруг оставались, звенели сухие стебли. Беру серп, веревку или какую-то дерюжку и иду собирать курай. Приходилось ходить каждый вечер. Набираю вязанку, так, чтобы хватило протопить вечером, что-то сварить и еще оставить на утро разогреть еду, вскипятить чай. Но чем дальше к зиме, и особенно к весне, курая становилось всё меньше. Его срезали, скашивали жители поселка. И к весне бывало уже так, что приходилось ходить очень далеко от дома, бродить по ярам, распадкам, в полной темноте, пока не соберешь надежный сноп. Вспоминаю, что и рукавиц хороших у нас не было, и руки бывали сильно исколоты. Но зато как бывало приятно в лунные или звездные вечера так бродить в поисках топлива, иной раз до позднего вечера или ночи. И когда возле печки лежал уже надежный сноп, лишь тогда можно было спокойно засыпать. Сон сваливал очень быстро после таких походов. Ведь степной чистый воздух и усталость за день - ни о каких бессонницах не могло быть и речи.
Заилийский Алатау. Вид из окна.
Спустя год или полтора мы с Ритой переселились в город. Рита из-за школы, ей нужен был 10-й класс, его в Каскелене не было. А я всё не теряла надежду заставить свой упрямый объект (кок-сагыз) расти в других условиях. И мои надежды оправдались - ближе к холмам почва была более благоприятной, удавалось получить растения, которые не погибали после посева, как в степи. Комната была просторная, на втором этаже, ее нам дал КИЗ, Казахский институт земледелия. Главное же - солнечная сторона дома и за окнами - а они были во всю стену - была панорама гор. Вся цепь Заилийского Ала-Тау красовалась перед окнами. Они менялись ежедневно, в зависимости от времени суток, погоды. То были в тумане, голубой дымке, то яркие, сверкающие, лиловые, темно-синие, иной раз как бы обсыпанные брильянтами. Ночью - таинственные, сказочные. Не могла представить себе, что же будет, неужели придется с ними расстаться. Не верилось и не хотелось с ними расставаться. Казалось, что здесь мы уже навек.
Холодный период длился два месяца - январь и февраль. В марте солнце уже обогревало комнаты днем. А источником тепла для приготовления пищи был здесь саксаул, очень твердое и невероятно калорийное дерево. Мы через день продавали на рынке часть своего хлеба (получали по 600 г хорошего) и половину его несли на рынок. За вырученные деньги покупали саксаул, одну большую тяжелую палку. Дома во дворе разбивали ее. Пилке и резке он не поддавался, а надо было его бить, взяв за один конец со всей силы о камень или твердую землю. Он расыпался на кусочки разной величины. Их тщательно собирали в коробку или корзину и несли в дом. Древесина, как камень, и весьма калорийна. Плита быстро разогревалась, и тепло в комнате держалось долго. Растет саксаул в сухой пустынной местности среди песков в виде кустов или неровных изогнутых коряг. Древесина очень многолетняя. Но растет он лишь в определнных местах, в открытой степи его нет. Нет и в предгорьях, там, где выпадает достаточно дождей. В общем, растение это тяготеет к пустынным безводным песчаным местам.
В первом году, осенью, пришлось познакомиться еще с волами. У нас скопилось много кукурузного зерна, частично мама выменивала его у местных казахов на мясо и молоко. У казахов огородов и садов не было, но был скот. Их жилища глинобитные были окружены густо разросшимся высоким кураем, который шумел осенью, когда высыхал на ветру. А животные жили в таких же глинобитных пристройках, сарайчиках, окружавших дом. Люди с селекционной станции свое зерно возили на мельницу, вот решили и мы, несколько семей эвакуированных, сложили свои мешочки с зерном, чтобы ехать на мельницу. Попросили, выписали несколько волов. Нам их запрягли на ферме. Ехать надо было ночью, днем волы были заняты. Поехали, но они нас не послушались, повернули в противоположную сторону от дороги, выпряглись и пошли в степь. Гуляли до утра, а мы их искали, не знали, что делать и боялись заявить в хозяйстве. Пока кто-то из местных не сжалился и не привел их. Другой раз они устроили нам еще более занятное приключение. Распряглись и ушли на переброде через реку Аксай. Река широкая, но не очень глубокая. И вот на середине реки наши волы отцепились от телеги и ушли, а мы остались на ней с мешками уже смолотой кукурузы. Как-то потом какие-то мужики вытащили мешки на берег, и мы их доставляли к дому на плечах по одному. Но в конце концов, всё обошлось.
Была у нас еще одна мечта - обзавестись поросенком. Поздней осенью купили в хозяйстве, продавали выбракованных, но нам посоветовали все же держать и кормить. Ведь были свои овощи, мука кукурузная, много наросло тыкв. Была и мелкая картошка. Но поросенок был таким же строптивым, что и волы. Подрывал стены своего жилища и ночью уходил гулять. Нас окружала степь, а неподалеку в небольшой долинке была роща из карагачей, и там он гулял и прятался. Помню, что, бывало, приходилось его искать в этой роще, звать чуть ли не до утра. Люди уверяли, что там волки его задерут. Но к утру он приходил. Сарайчик чинили, дыры забивали, и он водворялся на место. Но беда была в том, что он совсем не рос. К весне съел все предназначенные для него овощи, но не прибавил в весе ни килограмма. Пришлось с ним расстаться.
Начался учебный год, Рите надо было идти в 9-й класс. Мама устроила ее в Каскелен на квартиру. Но за нее надо было платить. Выручали те же запасы овощей. Что-то отправляли - мешок картошки, кукурузы и т.п. Кроме того, на выходные Рита часто прибегала домой - в субботу вечером, а в воскресенье вечером отправлялась обратно, всегда с рюкзаком, наполненным овощами. Иногда я ее немножко провожала, около километра, а дальше она шагала по степной дороге одна.
Вид гор Алатау.
Селекционная станция в 25 км от города, в сторону степи. Это каскеленский район. Городок Каскелен - у подножья гор, стена снежных гор - цепь Заилийского Ала-Тау - была видна лишь немного дальше от нашего жилья. Вначале он поселил меня у своей подруги, соученице по аспирантуре, звали ее Женя (Женюра). У нее была отдельная квартира, две комнаты и кухня и разные хозяйственные постройки. Время двигалось к весне, и мне надо было готовиться к посеву (стратифицировать семена). Участок мой был далеко от дома, километра два, и я всё еще уставала от ходьбы к нему. Ноги были всё еще послеблокадными, как будто к ним были привязаны мешки с песком. Болело сердце от далекой и даже сравнительно недалекой ходьбы. Климат: континентальный, т.е. ночи очень холодные, а днем становилось непомерно жарко.До станции было 18 км. Много раз я потом ходила туда пешком. Дорога была пустынная, но гладкая. Изредка обгоняли казахи или казашки верхом на лошадке, а чаще трусили на ослике. Всегда приветствовали, никакого хулиганства и страха брести по такой пустынной и одинокой дороге не было. А ходить приходилось, вначале на базар, который был в центре Каскелена, по утрам. На нем можно было купить муку, обычную и кукурузную, что-то сугубо казахское из творога. И это нас спасало от голода. Нам отмерили огород - большой, соток 20, наверное, что было по силам обработать.
В один из приездов в Алма-Ату там меня ждали мама и Рита - им достали в Омске нужные бумаги, и они отправились ко мне. Вернее, ждали меня в Алма-Ате у Мили (Милицы Мынбаевой). Это уже была просто сказка, не верилось, что мы живы и опять вместе. В цветущем мае в городе-сказке мы вновь втроем. Мама получает работу.
Помню, что вечером пошли по городу. Начинали цвести сады и журчали арыки - ручьи по всем улицам, которые тянулись с гор вниз, в сторону степи. Обсажены улицы были тополями - стройными, с листьями с белой подкладкой (наверное, это был тополь туркестанский). Стволы были тоже светлые или светло-зеленые. На улицах был свет и много приезжей публики (москвичи, в основном). Потом узнала, что здесь обосновались многие артисты кино и театра, среди них много известных фамилий. Но нас ничто тогда не интересовало. Надо было окрепнуть, выжить и справляться с работой.
Со временем маме предложили школу, местную семилетку без окон и дверей и без единой целой парты. Но и квартиру. Это была одна комната с плитою внутри, относительно просторная, с большим двойным окном. И, конечно же, огород. Он был недалеко от дома и большой, его надо было засеять. Кто-то дал семян, что-то было у мамы припасено из Омска, что-то где-то она выменяла за какие-то одёжки. Засеяли, и его надо было поливать. Дождей там в течение лето не было совсем, и для того, чтобы был урожай, надо было поливать самое меньшее дважды за сезон. А полив был из арыков, т.е. водой ледниковой, которая шла с гор. Эту специальность "мираба" я быстро освоила. Но вся беда была в том, что воду давали на личные огороды только ночью. Днем поливались селекционные поля - "эпиша" - пшеницы, ячменя, неокторых бобовых. Ведь это была селекционная станция да еще в военное время, и план у нее был большой, и он был во главе всей жизни станции. Все жители поселка имели и свои личные огороды, и беспрерывно шла борьба за поливную воду по ночам.
Арык
Хозяева огородов прятались в кукрузе и норовили отвернуть арык в свои грядки. А полив заключался в том, что воду надо было напуском по мелким бороздкам заводить на свои участки и ждать, пока земля (лёс) не пропитается на глубину до подпочвы, т.е. до тех пор, пока ноги не шли глубже. Это было лишь ночью, и вода была ледяная. Никаких сапог резиновых не было у нас и в помине. Весь полив делали босиком, и погружались в лёс выше колен. И так в течение всей ночи. Когда всходило солнце, выбирались из этого холодного киселя, уже совсем без сил, и кто-то должан был подать руку, чтобы выбраться на твердую бровку. Мама к этому времени что-то приносила горячее, чаще всего кукурузную кашу и в ней немножко молока или картошку. Затем такой залитый огород оставляли на неделю или две протряхнуть и лишь после этого рыхлили его кетменём. Влага держалась почти месяц, и всё росло быстро. Два-три таких полива обеспечивали урожай.
Однажды объявили, что дадут воду на огороды. Мы вдвоем с практиканткой Ниной настроились на всю ночь (наши огороды были рядом). Сидим на сухой борвке арыка, воды в нем нет и не слышно, чтобы она где-то бежала. Пошли искать вверх, где-то выше воду перекрыли. Нашли, но довольно далеко, несколько километров от нашего огорода. Сломали перемычку, пустили воду к себе. Но она идет ведь гораздо медленнее нас, придется долго ждать, пока дотянется струйка до огорода. А время уже два часа ночи, спать очень хочется. Холодно. Я сбегала домой за одеялом. Постелили его на дно арыка, одну половину вниз, а другой укрылись. Легли ногами в сторону прихода воды. И сразу же уснули, как провалились. Земля теплая, прогретая за день, звенят сверчки. Часа через два вдруг Нина закричала: мы же в воде лежим!
Зато как пышно всё росло на огороде после поливов! Столько появилось всего своего: овощей, кукурузы, картофеля! Мы начали отходить и поправляться после блокадного Ленинграда, но чувство смерти внутри меня всё еще сохранялось в это лето. Ноги были слабые, это особенно чувствовалось, когда шла утром на свой участок, и в груди, возле сердца, было ощущение, что вот-вот оно оторвется.
Летние месяцы - июль, август, были совсем без дождей. Бывало, периодически находили тучи, сгущались, стягивались - вот-вот пойдет дождь. Но вдруг поднимался ветер, сильный и с пылью, и дождевые облака утягивались в горы. После пыльной бури трудно было дышать. В комнате всё покрывалось слоем пыли, она набивалась в шкафы, в одежду, а у нас - в тетради и книги, так что нужно было их потом отряхивать, каждую страницу.
Рабочий день на селекционной станции начинался с рассветом. Летом звонок первый был в 4 утра, а второй - начало работы - в 5. Перерыв днем, в самую жару, на три часа, с 12 до 3-х. Конец работы в 10 вечера, получалось что-то около 16 часов работы. Непривычные страдали, особенно Рита. Но вставала и шла.
Повсюду в сухих травах и бурьянах водились змеи. Их было несколько видов. Когда идешь по тропинке в такую погоду, они лежали свернувшись на дорожках, грелись на солнце. Услышав приближающиеся шаги, шмыгали в бурьян, удирали. Только слышался шелест сухой травы. Когда же поднимался ветер перед грозой, то их крутило в воздухе вместе с пылью. Запомнилась картинка - идем, а впереди в туче пыли вьется длинная черная змея. Но случаев нападения с их стороны я не помню. Они все же избегали человека.
Осенью мы убирали свою картошку, кукурузу, маис, нут, море чудесных помидоров, головки капусты, бахчу (особенно замечательные были у нас дыни). А помидоры мы разрезали и раскладывали на крыше. Они там быстро высыхали и зимою годились для борща. Часть кукурузы мама выменивала у казахов на молоко или немножко баранины. Пришлось вырыть под полом той же комнаты подвал и там держать всё это богатство овощей. Да, еще были у нас тыквы и горох. Это всё уже в первый сезон, т.е. осенью 42 года, после блокадного Ленинграда. Интересно, что местные люди - казахи, совсем огородами не занимались. Их жилища - глиняные мазанки, были окружены кураями, т.е. сухими бурьянами, которые они использовали как топливо. Кроме того, топили они сухим навозом - кизяком. Его тщательно собирали и сушили на солнышке, часто использовали и для строительного материала - самана. Т.е. смешивали с лёсом, соломой, бурьяном, сушили на солнце всё лето, и это был основной стройматериал. Дома и ограды строились из самана, а также высокие ограды (дувалы) из такого "кирпича".
А что же делали мы? Чем отапливали свою комнату? Отапливали кураем, сухим бурьяном. С начала осени, зимы его можно было собирать вблизи дома. Вокруг оставались, звенели сухие стебли. Беру серп, веревку или какую-то дерюжку и иду собирать курай. Приходилось ходить каждый вечер. Набираю вязанку, так, чтобы хватило протопить вечером, что-то сварить и еще оставить на утро разогреть еду, вскипятить чай. Но чем дальше к зиме, и особенно к весне, курая становилось всё меньше. Его срезали, скашивали жители поселка. И к весне бывало уже так, что приходилось ходить очень далеко от дома, бродить по ярам, распадкам, в полной темноте, пока не соберешь надежный сноп. Вспоминаю, что и рукавиц хороших у нас не было, и руки бывали сильно исколоты. Но зато как бывало приятно в лунные или звездные вечера так бродить в поисках топлива, иной раз до позднего вечера или ночи. И когда возле печки лежал уже надежный сноп, лишь тогда можно было спокойно засыпать. Сон сваливал очень быстро после таких походов. Ведь степной чистый воздух и усталость за день - ни о каких бессонницах не могло быть и речи.
Заилийский Алатау. Вид из окна.
Спустя год или полтора мы с Ритой переселились в город. Рита из-за школы, ей нужен был 10-й класс, его в Каскелене не было. А я всё не теряла надежду заставить свой упрямый объект (кок-сагыз) расти в других условиях. И мои надежды оправдались - ближе к холмам почва была более благоприятной, удавалось получить растения, которые не погибали после посева, как в степи. Комната была просторная, на втором этаже, ее нам дал КИЗ, Казахский институт земледелия. Главное же - солнечная сторона дома и за окнами - а они были во всю стену - была панорама гор. Вся цепь Заилийского Ала-Тау красовалась перед окнами. Они менялись ежедневно, в зависимости от времени суток, погоды. То были в тумане, голубой дымке, то яркие, сверкающие, лиловые, темно-синие, иной раз как бы обсыпанные брильянтами. Ночью - таинственные, сказочные. Не могла представить себе, что же будет, неужели придется с ними расстаться. Не верилось и не хотелось с ними расставаться. Казалось, что здесь мы уже навек.Холодный период длился два месяца - январь и февраль. В марте солнце уже обогревало комнаты днем. А источником тепла для приготовления пищи был здесь саксаул, очень твердое и невероятно калорийное дерево. Мы через день продавали на рынке часть своего хлеба (получали по 600 г хорошего) и половину его несли на рынок. За вырученные деньги покупали саксаул, одну большую тяжелую палку. Дома во дворе разбивали ее. Пилке и резке он не поддавался, а надо было его бить, взяв за один конец со всей силы о камень или твердую землю. Он расыпался на кусочки разной величины. Их тщательно собирали в коробку или корзину и несли в дом. Древесина, как камень, и весьма калорийна. Плита быстро разогревалась, и тепло в комнате держалось долго. Растет саксаул в сухой пустынной местности среди песков в виде кустов или неровных изогнутых коряг. Древесина очень многолетняя. Но растет он лишь в определнных местах, в открытой степи его нет. Нет и в предгорьях, там, где выпадает достаточно дождей. В общем, растение это тяготеет к пустынным безводным песчаным местам.
В первом году, осенью, пришлось познакомиться еще с волами. У нас скопилось много кукурузного зерна, частично мама выменивала его у местных казахов на мясо и молоко. У казахов огородов и садов не было, но был скот. Их жилища глинобитные были окружены густо разросшимся высоким кураем, который шумел осенью, когда высыхал на ветру. А животные жили в таких же глинобитных пристройках, сарайчиках, окружавших дом. Люди с селекционной станции свое зерно возили на мельницу, вот решили и мы, несколько семей эвакуированных, сложили свои мешочки с зерном, чтобы ехать на мельницу. Попросили, выписали несколько волов. Нам их запрягли на ферме. Ехать надо было ночью, днем волы были заняты. Поехали, но они нас не послушались, повернули в противоположную сторону от дороги, выпряглись и пошли в степь. Гуляли до утра, а мы их искали, не знали, что делать и боялись заявить в хозяйстве. Пока кто-то из местных не сжалился и не привел их. Другой раз они устроили нам еще более занятное приключение. Распряглись и ушли на переброде через реку Аксай. Река широкая, но не очень глубокая. И вот на середине реки наши волы отцепились от телеги и ушли, а мы остались на ней с мешками уже смолотой кукурузы. Как-то потом какие-то мужики вытащили мешки на берег, и мы их доставляли к дому на плечах по одному. Но в конце концов, всё обошлось.
Была у нас еще одна мечта - обзавестись поросенком. Поздней осенью купили в хозяйстве, продавали выбракованных, но нам посоветовали все же держать и кормить. Ведь были свои овощи, мука кукурузная, много наросло тыкв. Была и мелкая картошка. Но поросенок был таким же строптивым, что и волы. Подрывал стены своего жилища и ночью уходил гулять. Нас окружала степь, а неподалеку в небольшой долинке была роща из карагачей, и там он гулял и прятался. Помню, что, бывало, приходилось его искать в этой роще, звать чуть ли не до утра. Люди уверяли, что там волки его задерут. Но к утру он приходил. Сарайчик чинили, дыры забивали, и он водворялся на место. Но беда была в том, что он совсем не рос. К весне съел все предназначенные для него овощи, но не прибавил в весе ни килограмма. Пришлось с ним расстаться.
Начался учебный год, Рите надо было идти в 9-й класс. Мама устроила ее в Каскелен на квартиру. Но за нее надо было платить. Выручали те же запасы овощей. Что-то отправляли - мешок картошки, кукурузы и т.п. Кроме того, на выходные Рита часто прибегала домой - в субботу вечером, а в воскресенье вечером отправлялась обратно, всегда с рюкзаком, наполненным овощами. Иногда я ее немножко провожала, около километра, а дальше она шагала по степной дороге одна.
Комментариев нет:
Отправить комментарий